Жил был маленький человек. И очень ему хотелось стать чем-то большим. Большим, значимым… И загадал он желание. И стал он большим-большим. А потом встретил маленькую женщину. На столько маленькую, что она помещалась у него на ладони. И он влюбился в эту женщину. И всю жизнь заботился о ней, оберегал… но не мог даже поцеловать ее.

— Благородный рыцарь, ты поклялся защищать и оберегать мою дочь не щадя своей жизни?
— Да, мой король.
— Но она мертва и ты не смог ее спасти.
— Да, мой король.
— Ты подвел меня.
— Да, мой король.
— Но ты готов следовать своей клятве?
— Да, мой король.
— Тогда отправляйся в след за ней и оберегай ее, где бы она ни была…
Голос короля дрогнул и он прошептал:
— Поторопись. Найди ее. И, если сможешь, верни.

Взмах руки и черная стрела вонзилась в грудь благородного рыцаря. Он начал падать, но его подхватили и аккуратно положили рядом с телом девушки. Из ее груди торчала точно такая же черная стрела…

Я смотрю в пустоту. Наблюдаю за ней, изучаю. Смотрю как исчезает пространство передо мной. Медленно, атом за атомом. Молекула за молекулой.
За моей спиной — последняя звезда во вселенной. Старая, дряхлая, почти потухшая, но все согревающая. Последний оплот бытия. Не пройдет и нескольких лет, пустота доберется до нее. А до этого уничтожит меня — последнее живое существо. Но пока я жив, я могу помнить и надеяться. Ведь что-то зажгло первую звезду. Что-то бросило вызов пустоте и небытию?! Мне кажется, я знал это. Надо только вспомнить и можно начать все заново. Зажечь новые звезды, вдохнуть жизнь и заставить пустоту отступить. Ведь кто-то уже сделал это до меня…

Ты наливаешь в мой бокал свою кровь. Я не знаю, лекарство это или яд, но знаю что мне придется это выпить. И я смотрю, как завороженный, на падающие капли. Смотрю и боюсь. Боюсь неизведанного, боюсь обещанного, боюсь потерянного.

Капля за каплей и бокал полон. Ты подносишь его к мои губам, я делаю глоток и огонь разливается по венам. Кричу, плачу и затихаю. Сон или смерть сковывает мои веки. Борюсь, но силы не равны. Я закрываю глаза и падаю в небытие.
Ты ждешь. Я знаю что ты ждешь. Но чего?

Тихо-тихо, почти бесшумно, течет время в песочных часах. Водоворот песчинок притягивает взгляд, завораживает, гипнотизирует.
Только что, ты смотрел на все со стороны, а теперь провалился в воронку и падаешь, падаешь, падаешь… Как Алиса в кроличью нору.
Песчаный склон прерывает падение, ты кубарем скатываешься к подножью холма и замираешь. Вместе с тобой замирает время. Где-то между «тик» и «так», между было и будет, между надеждой и отчаянием.
Ти-ши-на.
Никаких звуков, никакого движения. Место вне пространства, вне времени. От сюда можно отыскать дорогу в Нирвану, заглянуть в страну Нет-и-не-будет, посетить Солнечный город и примерить очки в Изумрудном. Где-то недалеко бродит Элвис, медитирует Будда и танцует Пан. Ты не знаешь дороги, но ты уверен что найдешь её, стоит только сделать шаг.
Ты делаешь шаг, и вместе с твоим шагом просыпается время. Оно возвращает тебя к круговороту песчинок, прочь от тишины и бездвижья.

В одном обычном доме, в обычной квартире на пятом этаже, у окна выходящего во двор сидит Бог. Он сидит и просто смотрит в окно.

Дом ветх и стар. В нем почти не осталось жильцов и по этому мало кто заходит в этот двор. Но дворик очень уютный. Весь в зелени летом, и в снегу зимой. Очень тихий. Только ветер изредка шевелит листвой, да случайно забредшая кошка спугнет голубя и проложит тропинку по снегу.

Целыми днями, а иногда и ночью, Бог сидит у окна и любуется двориком. Хорошо, тихо, спокойно. Кажется что мир идеален. И смотрит Бог в окно, и думает что все в мире хорошо…

Лист бумаги, перо и чернильница. Орудия творца. Бесконечность возможностей скрыта в этих предметах. Можно написать стихотворение, сочинить рассказ, доказать теорему Ферма или придумать собственную теорему. Можно создать что угодно. Чертеж или рисунок. Повесть или роман. Поэму или четверостишие.
Можно создать песнь жизни или сложить оду смерти. Можно, можно, можно… Бесконечное море возможностей.

Но стоит только взять перо, окунуть его в чернильницу и море возможностей превращается в издыхающий ручеек или лужу. Слова и линии аккуратно ложатся на лист оставляя его таким же пустым как и был. Только уже испачканным в чернилах.

Сижу, слушаю звуки моря в наушниках. И душа моя где-то далеко, далеко…

Крым. Азовское море. Раннее утро. Пустынный берег. Прохладный воздух и теплая, как парное молоко, вода.
Волна разбивается о берег, оставляет пену которую смоет следующая волна, прежде чем сама разобьется о берег и оставит на нем свою пену. Бесконечный круговорот.
Вода мутная. Вчера штормило, но сегодня небо чистое. Будет теплый, солнечный день. С толпами людей на пляже; с шумом, гамом, криком и визгом. Но это позже. А пока, можно идти по краю моря и смотреть в даль. Можно лечь на мокрую полоску песка и отдаться прибою. А можно закрыть глаза и представить что ты один в этом царстве воды, песка и ветра.

В вагон заходит женщина и начинает предлогать дешевую мелочевку. Следом за ней — калека, ждет своей очереди завладеть вниманием пассажиров и содержимым их кошельков.
В дальнем конце вагона кого-то тошнит. Прямо на пол. Люди брезгливо отходят и образуется пустое место во круг страдальца.

В глазах перстрит цветами одежд, обоняние атакует множество запахов, слух поражает шум. Гул поезда, стук колес на стыках и непонятный треск. То и дело подступает клаустрофобия.

В метро так трудно любить людей. Грубые, потные, усталые существа больше похожи на животных. И ты с ужасом понимаешь что сам из этой стаи, сам такой же усталый, потный и озлобленный.

Переход. Топа качается в такт шагам. Медленно. В лево, в право. В лево, в право. Как пингвины, только без их грации.

Новое испытание ушам, бабулька, с иконой на перевес, поет что-то тонким пронзительным голосом. Голос проникает сквозь наушники, терзает и заставляет мечтать о берушах.

В другое время ты любовался бы станциями, следил за соседями по вагону или просто дремал. Но мозг грозит взорваться. Безуспешно борясь с мигренью двишешься по подземным тонелям к своей цели.

Свежий воздух и близость дома примиряют с метро, головной болью и несовершенностью мира. А метро все таки очень красивое. Несмотря ни на что.

Скоростное шоссе делит мир на пополам. Мир, некогда целый, разрезан лентой асфальта до самого горизонта. Дорога. До отвращения прямая, похожая на надрез сделаный гигантскими ножницами. И ты мчишься по этому «надрезу», так быстро как только можешь. В этот момент ты не принадлежишь миру, ты принадлежишь дороге.