Dmitri Roudakov

На небе спряталась луна, лишь фонари в окно сияют.
Уж время за полночь, но я морфея тщетно призываю.
То шум мотора за окном, то ветра вой, обрывок фразы.
Мне изменяет крепкий сон, а я же музу соблазняю.

И с каждым тактом, стуком сердца я забываю о тебе.
Уж не могу в лицо вглядеться, оно исчезло в пелене.
Твои глаза лишь отраженье моих больных усталых глаз.
И облик твой, как приведенье, растает в предрассветный час.

Там, где-то очень высоко, рассеянный старик
Разлил туманом молоко, расстроился и сник.
Взгрустнулось сизым облакам пронзительным дождем
И солнце спрятало свой лик, подумав: «подождем».

Но ветер вдруг захохотал и разогнал туман.
И солнце выгнал из-за туч и дождик прочь прогнал.
И где-то очень высоко, рассеянный старик
Вдруг улыбнулся и сказал: «Ах, ветер — баловник».

Я застолбил от вечности кусок.
Своими рифмами. Всего лишь пару строк.

Прости мне, господи, что не могу прощать.
Что я циничный, суетный и грубый.
Что нет во мне любви, чтоб всех объять,
И веры нету в то что это нужно.

Прости мою обидчивость и злость,
Лишен я твоего великодушия.
И если в руку мне вбивают гвоздь,
Я думаю о мести, не о дружбе.

Я все твои скрижали потерял
И помню лишь один завет от туда.
Себе кумиров я не создавал,
И для других кумиром я не буду.

Боль это боль, но она пройдет.
И рана на сердце, вот-вот заживет.
А кровь на руках, это клюквенный сок.
И брошенный нож укроет песок.