Dmitri Roudakov

Стихи 2003

Не твердою рукою беру я карандаш,
Не твердою рукой пишу «Навеки Ваш».
Не складную строфою я напишу стихи:
Я знал не только горе — шаги мои легки. — 2р.

Темнеет на бумаге чернильная слеза:
Полна былой отваги, любви к тебе полна.
Но выплаканы слезы, в душе пожар угас.
Я помню только розы, пусть иногда в шипах. — 2р.

Am/Em
Am/C Em
A7 Em / A7 C
//Am Em/C Em//

* * *

Завтра все будет иначе:
Лучше, светлей и добрей.
Завтра все будет иначе,
А на сегодня — портвейн.

А на сегодня — усталость,
А на сегодня — тоска.
Мне ничего не осталось,
Даже надежда ушла.

Я отключу телефоны,
Запру на засовы дверь.
Буду смотреть из дома
Как умирает день.

Как сотни случайных прохожих
Будут спешить к концу.
И все: знакомые и не знакомые
Однажды уйдут во тьму.

Am/Em/G/Dm

* * *

Не верь мне если я скажу
Хоть слово о любви.
Я слишком долго жил в плену
Иллюзий и тоски.

Совру — не дорого возьму,
Но ты поверишь мне
Что я достать смогу Луну
В небесной вышине.

Смогу раздвинуть облака
И вызвать ураган.
За хвост подергаю кота
И с ним напьюсь я пьян.

Я подарю тебе букет
Взращенный на полях
Семи неведомых планет
Трех лун и двух морях.

Мне Черт не брат и Бог не друг,
Мы сами по себе.
Я разорву порочный круг
С восьмеркою в петле…

Но ты не верь моим слова
И строчкам о любви.
Я столько раз и стольким Вам
Их посвящал. Прости…

D/Em G
<em>* Кот — Чеширский;)</em>

* * *

Не верных губ ловлю я поцелуи.
Не верных рук — объятия ищу.
Мой Друг, с тобой нас обманули:
Здесь не Любовь ведет игру.

Пусть радость искренна от нашей встречи
И пусть горит огонь в твоих глазах,
Но знаю что наступит вечер
И я уйду, хоть полночь на часах.

А ты не пригласишь остаться —
Закроешь дверь, забудешь про меня.
Я буду по шоссе в машине мчаться,
А ты уснешь до завтрашнего дня.

И будет сниться сон, ты будешь вместе
С кем наяву давно уж врозь.
И будет мир как никогда чудесным,
И худшею проблемой будет дождь…

D/G/A7/E G

* * *

Я не помню причины по которой мы вместе.
Но расслабься, сегодня нам играет оркестр!
Может ты одинока, может я одинок,
Может мир слишком тесен или слишком жесток.

Не жена, не невеста, не подруга на ночь.
Не любовь и не похоть что нельзя превозмочь.
Но мы дарим друг другу те крупицы тепла,
Что январская вьюга нам с тобой сберегла.

Я не знаю что будет, не гадаю что есть.
Мы обычные люди нам подобий не счесть.
Мы не верим друг другу, мы не верим себе,
Но готовы вслепую отдаться судьбе.

Нас страшит неизвестность, но пока за окном
Расцветает природа, мы с тобою вдвоем
Провожаем закат и встречаем рассвет.
В этом все таки есть что то? Да или нет?

Dm/Em/Am/Em

* * *

Я так старательно ищу: предлоги, поводы, причины;
Сказать что вас я не люблю, что позабыл уж ваше имя.
Пусть это будет ложь — солгу, себе и вам в успокоенье,
Презрев душевные сомненья, я вас прощу и отпущу.

Вы не махнете мне рукой, лишь улыбнетесь на прощанье
И скорой «красною стрелой» умчитесь к светлым ожиданьям.
Меня оставив позади. Как эпизод из сновиденья,
Нелепой прихотью судьбы, живущий после пробужденья.

Am/D/Em/GD

* * *

Хорошо что ты далеко…
Хорошо что не видишь ни слезы ни смех.
Нам сейчас тяжело,
Этот мир слишком мал, слишком тесен для всех.

Просыпаться вдвоем,
Для меня это много, тебе же — пустяк.
И вот так мы живем:
По утрам сладкий чай и любовь натощак

Неказистый мотив
Напеваем под нос, что б не думать о снах.
И по долгу молчим,
Мы уже не нуждаемся в лживых словах.

Нам с тобой повезло.
Мы друг друга нашли и смогли потерять.
И теперь так легко
Все забыть или снова начать…

Am/C/Em

Стихи 2002 часть вторая

Труба зовет, отбой играет.
Пора нам спать. Наш вечер тает.
И к лунной вахте приступил
С прекрасной музой мой сатир.

* * *

Я, под покровом тишины,
Тайком, приду в твой дом.
Остановлю свои часы,
Зажгу свечу, потом.

Поставлю чайник на огонь,
Достану шоколад…
Тебя я нежно разбужу,
Укутаю в халат.

Мы будем долго пить твой чай.
Вить разговора нить.
Нам ни когда не надоест
Друг с другом говорить.

Но время друг и время враг
Я заведу часы.
И ты проснешься, я уйду.
Все это только сны…

* * *

Целую нежно пальцы ваши,
Но губ коснуться не посмею.
Смотрю на образ ваш прекрасный,
И вижу сказочную фею!

* * *

Ночь, тишина, открытое окно.
И сделать шаг так трудно и легко.
Луна зовет в неведомую даль,
И жизнь оставить за спиной уже не жаль.

* * *

Приходит срок, пройдет пора
И я исчезну навсегда.
А ты забудешь обо мне
Как будто было все во сне.

* * *

Открыть глаза — увидеть небо,
И, задыхаясь от любви,
Бежать с тобой на встречу ветру
В надежде крылья обрести.

* * *

На золотистом берегу,
Серебренной реки,
С тобой, вкушали мы нугу
С орешками внутри…

Над нами плыли облака.
В небесной синеве,
Нежнейшим звуком слух дразня,
Играли на трубе.

Лесные Нимфы пели нам,
Поили нас вином.
И своим луком нам грозил
Проказник Купидон.

Сатиров, шумных, хоровод
Нам не давал уснуть
Когда смешной старик Морфей
Вещал о снах нам суть…
На золотистом берегу,

Серебренной реки,
С тобою рядом я лежал
И сочинял стихи.

* * *

Постой, не зажигай огней.
Не надо слов, храни свое молчанье.
Я рядышком присяду словно тень.
Лишь ветра ты почувствуешь касанье.

Стараясь не разрушить твой покой,
Я робко выдохну и обниму за плечи.
Ты, все же, вздрогнешь под моей рукой
И вымолвишь: «холодный вечер.»

С тобою мы утонем в тишине.
И, слыша лишь не ровное дыханье,
Я буду думать только о тебе.
Бояться, неизбежного, прощанья.

* * *

Всем нам достанется забот,
На сотню маленьких несчастий.
Еще не канет в Лету год,
Как мы забудем слово «здравствуй».

Сердца наполним пустотой,
Сожжем обрывки наших мыслей.
Простая фраза «я с тобой»
Навеки потеряет смысл.

Я затоскую и умру,
Но мне не суждено смириться.
Я круги ада, все, пройду,
Что б новой болью возродиться.

* * *

Едва, надежда, загорелась;
Погасла тут же, как свеча.
Не захотела, не успела,
А может просто не смогла…

Но мне не нужно оправданий,
Не нужно слез, не нужно фраз.
Я все равно тебе поверю,
За нежный взгляд лукавых глаз.

* * *

Нас с тобой никто не осудит.
Мы всего лишь заблудшие люди.
Мы с тобой несмышленые дети:
Друг на друга поставили сети.

И вдвоем в эти сети попались.
Не порвать их, да мы не старались.

* * *

Я вырываю из альбома
Листки, что нам с тобой знакомы.
Места и встречи, люди, лица
Все то чему пора забыться.

Пусть пеленой подернет память,
Воспоминания нас ранят.
Уж лучше ничего не помнить,
Что может болью жизнь наполнить.

* * *

Как мил мне мой самообман,
Как бесконечно любованье
Предметом моего желанья,
Любви, печали и страданья…

Пусть иллюзорна и тонка
Та нить, что нас с тобой связала.
Но все же вместе удержала,
В девяти бальные шторма.

Счастливый случай
Иль несчастный,
Но нашей воле не подвластны
Смятеньем полные сердца.

Какая, право, ерунда
Все: склоки, дрязги и разрывы.
Но как божественно красивы
Твои глаза…

* * *

Угрюмый странный странник
Забыл со мной проститься.
Наивным состраданьем
Не дал мне в сласть напиться.

Не громко хлопнув дверью
Он тихо удалился.
И в предрассветной дымке
Как будто растворился.

Я подсмотрел случайно,
Ему во след заплакал.
Угрюмый странный странник
Я был тобой когда то…

Стихи 2002

Я постепенно забываю
От телефонов номера.
И на секунду замираю
По старым адресам звоня.

Они уж больше не тревожат
Ни адреса, ни голоса.
Лишь иногда печаль погложет
Воспоминания будя.

* * *

Не слышно подошла пора
Над всеми «i» поставить точки.
Еще беспечные вчера,
Сегодня мы увязли прочно.

Увязли в шуме городском
Среди колес, сапог и брани
И новый путь: работа — дом
На цифру «5» изучен нами.

Мы отрываем от себя
По части милого безумства
И шприцем разума вводя
Себе по капельки занудства.

* * *

Когда ты проснешься
Все будет иначе.
Ты закричишь,
Но я не заплачу.

Окно распахнется,
Потянет июлем.
Я уйду с ветром,
Под грохот пули.

Затвор передернув,
Дулом холодным
От мыслей очищу
Свой мозг воспаленный.

Красною дымкой
Стену окрасив,
Не твердой рукой
Написав: «Мир прекрасен!»

* * *

Как фетишист храню останки
Твоей любви и наших встреч
С реальностью играю в прядки
В надежде что нибудь сберечь.

* * *

Она стояла у окна
Она смотрела мне в глаза
И грань, не прочная, стекла
Нас разделяла на всегда.

Рука к руке, через стекло,
Так близко и так далеко.

* * *

Из жизни, как из книжки записной
Я вычеркну, однажды, адрес твой.
Забуду имя. Голос и глаза —
Забуду раз и на всегда.

Не будет больше писем, встреч,
Минут, что стоило б сберечь.
Твой телефон не наберет рука.
И усомнюсь я — «Ты была?»

* * *

Теряя крылья, ангел пал…
Лишь перья взвились и опали,
Укрыв в белесом снегопаде
От боли серое лицо.

Слова молитвы прозвучали
И, эхом, смолкли вдалеке.
Он молча встал и, отряхнувшись,
Пошел по выжженной земле.

* * *

И нету больше телефона
Что б среди ночи позвонить
Не оказавшись не уместным
О не серьезном говорить…

* * *

Я не помню где однажды
Повстречались ты и я
Были вместе раз иль дважды
В общем близко от нуля.

Вместе что то говорили,
Вместе выпили вино,
Вместе ложе разделили,
Но не спали все равно.

А на утро разбежались:
На работу, по делам…
Нежно в щечку целовались
И забыли. Все. Финал.

* * *

И мы дождались той минуты
Когда, под сенью тишины,
Соединить решились губы,
Не веря в искренность судьбы…

Горя не ведомым желаньем,
Другой не зная красоты,
Мы находили и теряли
Крупицы истинной любви.

Пугаясь собственных теней,
Пускались в омут безрассудства.
В врагах мы видели друзей
И им вверяли свои чувства…

Мы не умели отступать.
Как побеждать еще не знали.
Еще не научились лгать,
Да и измен не ожидали…

Давно минула та пора,
Мы рассудительными стали.
И наши юные сердца
Мы в том рассудке потеряли.

* * *

Как много нам назначено судьбою
Испробовать, изведать, испытать.
Любовь и расставанье, радость, горе.
Всего нет смысла даже вспоминать.

Любовь и радость — краткие мгновенья,
А мы, в попытке краткость удержать,
Ломаем это хрупкое творенье
Которое не в силах воссоздать.

И преподносит жизнь порой уроки,
Которые по нашим меркам злы.
И ропщем мы и проклинаем бога
Как будто бог виновен, а не мы.

Но нет, мы сами разрушаем
Все то что велено хранить.
И часто боль мы причиняем
Тому кого хотим любить.

* * *

Позволь мне увидеть тебя без одежд.
Без серых покровов из лжи и притворства.
Что б кожа твоя, как не тронутый снег,
Была бы прекрасна и пальцам покорна.

Что б грудь трепетала, в ответ на мои,
Касания робкие, нежности полные.
Что б скромные губы и руки твои
От ныне бы не были скромными.

* * *

Когда то нас не было двое,
Когда то мы были одни.
Грустили под серой луною,
Мечтали о вечной любви…

Теперь осторожно ступаем,
Друг друга за руки держа.
Боюсь я, тебя потеряю,
Лишь выпустит пальцы рука.

Но нежно прижавшись, ты шепчешь
На yxo прелестную чушь.
И я, во весь рот улыбаюсь,
Забывши и страхи и грусть.

* * *

Мне остаются сувениры
от не свершившихся надежд:
куски, тобой разбитой, лиры
и ворох брошенных одежд.

Цветок поломанной гвоздики,
и не допитое вино.
Стакан на счастье не разбитый,
и запотевшее окно.

Мне не осталось даже боли.
От безысходности страдать,
от ныне боле я не волен.
И слез моих не увидать.

Как не увидеть мне рассвета
сквозь пелену твоих волос.
Остался мне лишь лучик света
И твой букет увядших роз.

* * *

Мне не жаль суеты,
дней ушедших в туман.
Позабытой мечты,
погребенной как хлам.

Не свершившихся дел,
Не досказанных слов,
Не обласканных тел,
Не увиденных снов…

Мне не жаль ничего,
Кроме мертвых цветов,
Обреченных напрасно
Погибать за любовь.

Мне не жаль, мне не жаль,
мне уже все равно.
Мне напела печаль:
Все давно умерло.

Все давно позабыто,
И зло и добро
Мне признались под пыткой
что они, суть — одно.

* * *

Мое сердце разбилось
На сотню сердец
И у каждого свой
Скоротечный конец.

Мне не жалко,Не больно
Я просто устал.
Собирая осколки
Разбитых зеркал.

Свои вены изрезал
осколком надежд.
Раз за разом бросаясь
Мотыльком на просвет.

Налетая на свечку
И снова во тьму
Залечить обожженную
Душу свою.

* * *

Вот так бесследно исчезает
все то что мучило меня.
Твой образ, дымкой, пропадает
в рассвете следущего дня.

* * *

Мы когда нибудь вспомним,
Что наказаны правильно.
Что любовь и предательство
Не имеют знак равенства.

Что дела, даже мелкие,
Стоят больше речей.
Что слова, даже пылкие,
Не заменят огней!

Мы когда нибудь вспомним
Что были мгновения,
Где ни что кроме нас
Не имело значения.

И объятия нежны,
И ласковы губы…
Но все так же бездонна
Пропасть между друг другом.

Художник

Его звали Художник. Он не был талантливым рисовальщиком, просто его так назвали. Как называют Паш, Дим и Сереж.

Он жил в старенькой пятиэтажке с видом на детский сад и большой кирпичный дом. Маленький кусочек неба, доставшийся его взору, был часто затянут облаками и тучами. Лишь изредка проглядывало Солнце, и, тогда, приходилось занавешивать окно. При этом комната погружалась в желтых полумрак, но зато Солнце не слепило глаза.

У Художника был стол, обращенный к окну (и именно по этому вынуждающий  прятаться от Солнца), скрипучий стул и диван. Больше мебели в доме не было. Не было даже стола на кухне и вешалки в коридоре. В квартире Художника царило запустение, так же как и в его жизни.

Редкие дамы, встречавшиеся на его пути, очарованные умом и манерами, не задерживались на долго. Проведя ночь на его диване, вдохновив на пару четверостиший, они исчезали, что бы помнить и любить Художника издалека.

Художник был не против. Он любил дам, но одиночество было ему привычно и приятно.

Вот и сейчас, лежа на диване он строчил четверостишие по следам ушедшей дамы. Не ровный, не много детский почерк, покрывал тетрадный лист витиеватыми словами.

Рифмуя «любовь», «морковь» и «помидоры» он иногда умудрялся написать не плохие стихи. И тогда дамы возвращались послушать их и остаться еще на одну ночь.

Вот и эта дама была здесь не в первый раз. Минутой раньше, сбросив одеяло, она проследовала в душ и, на данный момент, нежилась под струями воды.

— Я останусь у тебя на пару дней? — то ли спросила, то ли предупредила она выходя из ванны.

Вопрос был настолько неожиданным, что Художник сломал карандаш, ставя запятую после слова «ушла». До селе, жить в пустой квартире соглашались только тараканы и муравьи, хотя их никто не приглашал и с ними упорно боролись.

— Без проблем, — пробормотал Художник, дописывая стихотворение и пытаясь понять что же произошло. — только у меня нечего есть.

Надо сказать что еще одним предметом, отсутствующим в квартире, был холодильник. В связи с чем еда покупалась на один вечер, а завтраки и обеды игнорировались.

— Ничего, я схожу куплю.

И в правду, одевшись Дама (теперь, пожалуй, придется величать ее так, что бы отличить от других дам) сходила в магазин. Впервые в этом доме состоялся завтрак.

За завтраком последовал обед, за обедом — ужин… Спать ложились в приподнятом настроение. Художник, польщенный вниманием Дамы, был как никогда весел и остроумен. Дама, тронутая вниманием Художника, была особенно мила и нежна. Ночь промелькнула не заметно, даже при том что свет погас только в пол третьего.

Утром, Дама приготовила жареный хлеб с сыром и налила молоко. Правда за ночь молоко прокисло, но это не играло большой роли. разве что Художник пообещал купить холодильник.

К вечеру холодильник был куплен и заполнен продуктами.

Жизнь шла своим чередом. Дама осталась еще на два дня. Потом на неделю, потом … Потом уже просто не возникало вопросов об отъезде.

Квартира приобретала обжитой вид. Появилась мебель: кухонный стол, стулья, шкаф. Даже вешалка в прихожей.

Диван был выброшен на помойку и его место заняла кровать. Занавески сорваны безжалостной рукой и заменены тюлем (правда из-за «безжалостной руки» пришлось перевешивать карниз на котором держались шторы).

Преобразования коснулись и других сторон жизни Художника. Дамы уже не приходили к нему, а он не писал им стихов. Жизнь наполнилась приятными заботами и хлопотами. Он уже начал подумывать предложить Даме стать его женой. Однако не судьба.

С чего началась размолвка никто не запомнил. В памяти остался разбитый сервиз, купленный днем раньше, вино, пролитое на платье, и разорванный в клочья листок.

С тех пор кинолента жизни закрутилась в обратную сторону. Дама ушла, став просто дамой. Художник привел другую, но не выдержал и выгнал ее через день. Мебель стала исчезать из квартиры, шторы, вновь, заняли место тюля…

От прежней жизни осталась только кровать и холодильник. Вернулось привычное запустение.

Как жила Дама, мы не знаем.

Однажды они встретились. Встав друг на против друга помолчали. Он робко взял ее за руку, она не сопротивлялась. Они пошли домой к Художнику. Молча поднялись на пятый этаж, молча пили чай на полу (кухонного стола снова не было), молча занимались любовью и так же молча разошлись по утру.

Через день все повторилось. Молча, боясь спугнуть друг друга не осторожными словами, они встречались каждый день и каждую ночь.
Расставались по утрам без надежды встретиться вечером. Но приходил вечер и они вновь были вместе.

Через пол года Художник произнес первую, после их ссоры, фразу:

— Выходи за меня замуж.

Как вы думаете, что ответила она?

Живые картинки

Картина первая

Чашка падает на стол, грозя задеть блюдце. Чайная ложечка, упавшая чуть раньше, успела подпрыгнула и зависла над столом. Стул, балансирующий на двух ножках, застыл в падении. Вместе с ним застыл и я.

Все замерло и, с нетерпением, ожидает разрешения снова кинуться в
пучину суеты.

Здесь остановилось само время. Маятник напольных часов отклонился
от состояния равновесия и замер…

Не верьте что Смерть страшна и уродлива, она прекрасна. Она
не ходит в черном балахоне, хотя ее одежды и черны. Она не носит с
собой косы, хотя иногда заплетает волосы в косы. Она не отбирает у
людей жизнь, она только облегчает боль…

Маятник качнулся. Стул завершил свое падение. Чашка разбила блюдце
и раскололась сама. Осколок задел мое лицо, но я не
почувствовал…

Я смотрел на все это со стороны. Не объяснимая печаль наполнила
мое сердце.

— Нет. Уже нет сердца. Нет печали. Это лишь воспоминания о них.

Она обняла меня за плечи. И повела прочь. Прочь от жизни, от моего
прошлого и будущего. Прочь от Света и Тьмы…

На секунду я увидел Солнце, и оно тут же взорвалось сотней радуг.
Они переплетались, разлетались на части, складывались узорами
калейдоскопа, снова расплетались.

Она протянула руку, поймала осколок радуги и протянула мне. На
моей ладони оказались мелки. Она усмехнулась :

— Пусть будут мелки.

Краски калейдоскопа перемешались в последний раз и дали белый
цвет.

— Рисуй.

— Рисовать? Но я не умею!

— Это не важно. Рисунок это лишь образ. Чистый лист, пустой сосуд, комок глины… Это лишь образы. Перед тобой мир. И твоя задача наполнить его содержанием.

Мир… Восторг, радость, робость и страх овладели мной
мгновенно. Мои мысли зажили своей жизнью, ринулись галопом, мешая
друг другу и путая меня. С трудом успокоившись я повернулся к Ней.

— Не уходи, постой, — сказал я увидев что Она удаляется. —
у меня столько вопросов.

— Я отвечу только на один.

— Но почему я?

Разочаровано улыбнувшись:

— Этот шанс дается всем.

Она обернулась черной точкой в дали и исчезла. А я лишь крепче сжал подаренные мелки.

Картина вторая

Белый лист.

Эйфория быстро прошла. Волнение улеглось. Я стою перед белым листом, с пригоршней мелков, и не знаю что делать.

Я помню все что хотел создать при жизни, но все это кажется мелким и не нужным теперь. Что в моей жизни достойно послесмертия? Первый вздох, первая любовь? Или последняя любовь, последний вздох? События проносятся перед внутренним взором поражая своей незначительностью.

Вот бы взять и переписать все заново, с чистого листа! Черт, у меня же есть чистый лист и возможность все «переписать».

Решусь ли я? Нет, не думаю. Уже и прошлая жизнь кажется не такой бездарной. Снова приобретает значение и смыл. Не такой глобальный как хотелось, но все таки…

Я дорожу своими воспоминаниями.

Не легко нанести первый штрих. А вдруг он окажется не удачным? Вся картина насмарку. Но начинать надо. Выбираю мелок, провожу черту и… даже не знаю пишу или рисую.

Ни старую даму с косою,
Ни черепа страшный оскал,
А девушку, в платье, босую,
По имени «Смерть» повстречал.

Прекрасные черные брови,
И кожа нежнее чем шелк.
Сказала «Пойду я с тобою
Куда бы нас путь ни завел.»

Так нежно губами коснулась
Истерзанной, голой души,
Что все в один миг развернулось
И розами стали шипы.

— Когда не знаешь с чего начать, начни с конца.

Я смотрю на свой рисунок. Легкое дрожание ресниц говорить что он
ожил. Точнее Она.

— Почему ты решил начать с меня? Смертью обычно все заканчивается.

— Есть две темы достойные упоминания: Любовь и Смерть. Ты сейчас реальней для меня.

— Прекрасно. Но я не менее иллюзорна чем Любовь. И как она не могу существовать сама по себе. Я проявляюсь в людях, предметах,
растениях…

— Тем не менее для меня ты реальна.

— Что есть реальность? Все что мы видим, чувствуем, слышим субъективно. Иллюзия как и все остальное.

— Но другого у нас нет.

Мы молчали. Темный силуэт стал терять четкость, реальность отдавала свои права.

— Ты сейчас уйдешь?

— Да. Но не расстраивайся, ты еще будешь прогонять меня когда я приду.

— Мне так многое надо понять. О Жизни, о Смерти. Я прожил долгую и не совсем бесполезную жизнь. Но так и не знаю ради чего стоит жить и за что умирать.

— Какой ты глупый. Каждый решает сам. Таков дар Создателя.

— Дар или проклятье?

— Когда-нибудь ты поймешь что одно неотделимо от другого. А пока прощай!

Она нежно коснулась моих губ и растаяла.

Картина третья

Рисую лица. Знакомые и не очень. Рисую и, не дорисовав, стираю. Хотя одно лицо я не решаюсь не стереть, не дорисовать. Почему?

Однажды я нарисовал книгу которую не успел прочитать при
жизни. Красочная обложка, аннотация, первые пятнадцать
страниц… Остального не было. Страницы пусты. Было только то
что я видел и помнил.

А человек не книга. Его нельзя прочитать от корки до корки. А каким он будет с белыми пятнами пустоты?

— Природа не терпит пустоты.

Я с испугом оглянулся на набросок, но он по прежнему был безжизненным. Зато рядом стоял старик. Хотя, из-за бороды, о его возрасте можно было только догадываться, но его осанка, манеры, голос и многое другое говорило о его возрасте.

Следующей была мысль о нелепости возраста в этом месте.

— Ты кто? — он казался мне смутно знакомым, я никогда его и не видел.

— Мне сказали что у тебя вопросы. Я готов попытаться ответить.

— Я ведь не рисовал тебя?

— Определенно нет. — эта мысль вызвала гостя приступ веселья.

— Красивое лицо. Только не хватает нескольких штрихов.

Он принялся дорисовывать мой набросок, а я стоял в оцепенение.

— Природа не терпит пустоты. Если б ты не держался так сильно за внешнюю атрибутику получил бы нормальную книгу. Возможно, даже наверняка, ее содержание отличалось бы от той что ты начал читать, но тебе ведь интересна история, а не достоверность изложения?

— Но я хотел именно ту самую книгу. Ту самую историю, того самого автора.

— Их нет. Они остались позади. Ты не можешь принести с собой ничего. Все осталось за гранью смерти. Ты можешь воссоздать многое, но это будет лишь твое воспоминание об этом.

— А она? Та, чей рисунок ты сейчас дописываешь?

— О, эта девушка будет умна и красива, но определенно не та которую ты ждал. — с этими словами он подал руку, и дама сошла с картины.

— Мила, умна и красива. Как я и обещал.

Когда оцепенение с меня спало, рядом с незнакомцем и девушкой уже стоял накрытый на двоих стол и стулья.

— Прошу к столу. — старик усмехнулся. — Я буду вам прислуживать за ужином.

Вокруг потемнело, на столе зажглись свечи, а незнакомец, к костюме официанта, уже разливал вино.

…

— Проклятье. Что с ней? — девушка обмякла на стуле и не отвечала.

— Я подсыпал ей снотворного.

Стол, свечи, все исчезло. Я был снова около чистого листа со стариком.

— Спасибо. Разговор у нас все равно не клеился.

— Конечно. Ты задавал вопросы совсем другой женщине.

— Да, но…

— Тебя сбил внешний вид. Понимаю, но я же предупредил что это не она. Тебе придется свыкнуться с этим. У каждого теперь свой мир.

— И мне их ни как не встретить?

— Ну почему? Просто для этого они тоже должны искать этой встречи.

— Значит встречи со мной никто не жаждет.

— Ты не знаешь этого. Ты прячешься вне пространства, вне времени. Здесь тебя не возможно найти, даже если искать.

— Но ты же нашел?

— Да, но я особый. Я помогаю таким как ты.

— Кто ты?

Старик усмехнулся и начал таять. Но с той стороны радуги я все же расслышал:

— Зови меня Баримам…

Картина четвертая

Белый лист. Опять белый лист. Но теперь я знаю чего хочу.

Несколько зеленый штрихов, — это трава. Синих — небо. Белых — облака. Темно-зеленые штрихи — лес. Коричневые — дорога.

Чего то не хватает… Ах, да. Солнца! Желтый круг и все, готово. Абстракция. Можно было прорисовать мельчайшие детали, но зачем? Пусть этот мир будет загадкой.

Пейзаж. Легкое дуновение и он оживает.

Ветер. Шелест листвы. Крики птиц. Птицы? Я их не рисовал. Тем лучше, мой набросок уже живет своей жизнью.

Вступаю на тропу, ощущая песок голой подошвой. Вдыхаю воздух полной грудью. Кладу руку на сердце. Бьется!

Я иду. Что там вдалеке? Мне кажется или кто то ждет меня?

Огуречный рассол (вариант)

Огypечный pассол считал себя моpем. Плавающий pазвесистый yкpоп он называл не иначе как планктон, огypцы он именовал акyлами ( или китами: это зависело от их величины и фоpмы ), чеснок — pыбами, пеpец — коpаллами, а смоpодиновые листы — медyзами. Hесмотpя на все богатство своей флоpы и фаyны, pассол не пpетендовал на звание океана. Hа это было две пpичины: во-пеpвых, pассол был скpомен, а во-втоpых, он был не океаном, а моpем. Моpе, как известно, ничем не хyже океана, а скpомность yкpашает.

Иногда pассол встpяхивали, пеpенося его с места на место. Рассол очень гоpдился этими явлениями, называл их штоpмами и давал им баллы. Пеpенос из подвала на стол был пеpвым значительным событием и ознаменовался штоpмом в 9 баллов. Пеpеставление с места на место значило 2 балла, смена полки — 3, а пеpеезд с дачи на кваpтиpy — все 13! Пpавда, каким-то чyдом затесавшийся в pассол помидоp говоpил, что штоpмовых баллов всего 13, но откyда ж емy, кpысе сyхопyтной, знать ? После такого значительного штоpма настyпило пpодолжительное затишье: pассол стоял в стенном шкафy около телевизоpа безо всяких пеpеездов. Пpавда, это не заставило pассол впасть в тягостное бездействие: с этого момента он стал внимательней по отношению к своим обитателям — китам, pыбам, коpаллам и медyзам. У них тоже были свои тpyдности, и pассолy нyжно было следить за балансом этой сложной, но моpской, а значит, пpекpасной системой.

Излишним пpеyвеличением было бы пpедположение о том, pассол добpался до таких идей исходя только из своих собственных пpедпосылок. Конечно же, нет. Рассол не был философом, пpосто он слyшал телевизоp. А последний поpой говоpил об экологических пpоблемах в моpях и океанах, и pассол ощyтил свою общность с ними. Именно поэтомy столь тщательно он считал своих жителей и пpовеpял на вpедные пpимеси свою водy. Hо сyдя по всемy, его коллеги — дpyгие моpя, не считали нyжным пpоводить подобные опеpации, поэтомy телевизоp частенько вещал о бедственном положении вещей в каком-то очеpедном моpе или о самом фантастичном и жyтком для pассола: о Всеобщей Экологической Катастpофе.

Впpочем,pассол стал догадываться, что это не фантастика и не досyжие выдyмки: его миpные границы начали наpyшать бpаконьеpы. Они не считались ни с загадочностью глyбин, ни с кpасотой поблескивающих спин pыб, китов и акyл. Рассол хотел послать сигнал бедствия в GreenPeace, котоpые, как он знал, были пpотив отлова китов; но как посылают этот сигнал, было неизвестно. А китов становилось все меньше, и вот yже нет акyл и — о yжас! — падала численность pыб и медyз. А потом начался небольшой штоpм — не больше тpех баллов, но pассол охватило дypное предчувствие, не обманyвшее его. Под действием сил, наклонивших банкy, он начал вытекать из нее. «…гpозит нам всеобщей экологической катастpофой…» — пpоизнес емy на пpощание телевизоp, но, конечно, не на пpощание, а так, слyчайно.

Сказка о таракане

Мебель была в разгневанна: она скрипела, хлопала дверьми, цеплялась за одежду. Человек не обращал на это внимания — он привык. Мебель гневалась каждый раз когда в квартире делали перестановку. А так как характер у Человека был непоседливый, мебель двигали часто. Все бы ни чего, да в квартире, кроме человека, жил Таракан. Шумы, скрипы вызывали у него головную боль. И, в добавок, его чуть не придавили шкафом.

Таракан подозревал что это произошло случайно. Все таки маленький рост, не приметная внешность… Всякий мог ошибиться: принять его за чужого таракана или вообще за что другое. Узнай Человек Таракана он обязательно уронил бы шкаф не много в стороне.

Вообще то Человек не плохо относился к Таракану. Об этом говорили хлебные крошки, щедро рассыпанные по всей квартире. Иногда, когда Человек был в особо хорошем настроение, среди хлебных крошек попадались деликатесы в виде крошек торта или эклера. Совместная жизнь Таракана и Человека была взаимовыгодна обоим. Так считал Таракан. Правда чем он был полезен, мы не знаем. Но совершенно точно известно, что какие то теории на этот счет у тараканов существуют.

И так Таракан считал себя не заслуженно обиженным. Он решил поговорить с Человеком, объяснить как он не хорошо поступил и попросить впредь быть осторожнее. Он выбрался в кухню, где сейчас обедал человек. Забрался на стол, что б его было лучше видно. Приняв величественную позу, Таракан принялся излагать претензии. Закончив он удовлетворенно хмыкнул — человек согнулся в поклоне. «Он извиняется!» — восторженно думал Таракан.

А Человек, шарил под столом в поисках тапочка…

Таракан развернулся, собравшись уходить. Вдруг он увидел в банке с Огуречным Рассолом отражение занесенного для удара тапочка. Не успев ничего понять и даже вскрикнуть, Таракан умер.

… А в это время Огуречный Рассол был уже обречен на экологическую катастрофу.

Сказка о мотыльке

Жил на свете Мотылек. Может не Мотылек, и может не на свете, а в тени…

Доподлинно это ни кому не известно. Но мы будем звать его Мотылек. Мотылек был беспечным. Порхал с цветка на цветок и горя не знал. Но однажды подлетая к очередному цветку он удивился неожиданной расцветке. Он не встречал еще таких красивых цветков. Лепестки трепетали на ветру как живые, готовые вот вот упорхнуть. Мотылек, зачарованно, подлетел по ближе и замер. Он не двигался боясь приблизиться и не желая улетать. Он был влюблен.

Подул ветер, цветок качнулся и бабочка (а это именно она сидела на цветке) улетела. Перед Мотыльком остался цветок. Ни чем ни примечательный, полевой цветок каких миллионы. Сердце его было разбито. Он не был знаком с бабочками, он думал что цветок не любит его и прячет свою красоту. Он кружил во круг стараясь ублажить цветок. Но все было напрасно. Он больше не знал покоя. Отчаявшись вернуть красоту цветка, он носился по лугу в поисках другого. Единственного и неповторимого, того кто подарит ему свою красоту….

Он всю жизнь пролетал на лугом высматривая свой идеал. И так ни разу не поднял голову вверх, где в лучах солнца кружились бабочки.

Сказка о бабочке

Бабочка порхала над цветочным лугом. Время от времени она садилась на цветок: попить нектар, поесть пыльцы и пообщаться с другими бабочками.

Ее жизнь не была беззаботна. Но и особых бед не было. Так, случались, время от времени, бытовые неурядицы. Но все же жизнь текла размеренным, хоть и бурным потоком.

Однако случилось событие, которое в корне перевернуло жизнь нашей героини…

Однажды, сильным порывом ветра, ее отнесло на другой луг. Пережив секунды страха, бабочка огляделась по сторонам. Луг поразил ее. Цветы, вроде те же самые, росли здесь по-другому. Трава шелестела иначе. И, даже, нектар и пыльца были другими на вкус. Новизна прельстила бабочку. Ее пьянил аромат неизведанного: как это, жить на другом лугу? Какие здесь бабочки? И почему нектар, здесь, слаще, чем дома?

Она вновь порхала над лугом, вновь садилась на цветы и вновь общалась с бабочками. Но и луг, и цветы, и бабочки были другие. В чем то не уловимом — разные, но все же очень похожие на прежние.

Так прошло почти все лето. Забот, конечно, прибавилось, но бабочка была к ним готова. Не готова она была к тому, как складывались отношения с другими бабочками. А складывались они плохо. Кое с кем она даже подралась из-за цветка (совершено не бывалое событие на старом лугу). Но, со временем, все утряслось и ее приняли как свою.

Казалось бы — живи и радуйся. Но эффект новизны прошел. Луг уже не казался столь не обычным, нектар — сладким, да и бабочки, если если задуматься, куда менее дружелюбны…

К тому же пришла осень, и луг стал увядать. Бабочка приняла важное решение: она поднялась повыше, нашла попутный ветер и вернулась на старый луг. Полная надежд и ожиданий она спускалась к прежним цветам, прежним друзьям, прежнему лугу…

Но цветы уже отцвели, друзей не было видно, луг опустел. Приближалась зима.

Какое то время бабочка одиноко порхала над лугом. Потом пристроилась на ветку и заснула.

Приближалась зима.

Старые стихи 3

Никто не даст тебе приюта
От суматохи вечеров
Не принесет тебе уюта
Ни ложь, ни правда, ни любовь.
Не окрылят тебя надежды
На день, что лучше чем вчера.
И не поймут тебя невежды,
А умным ты и не нужна…

* * *

Нет ни зла, ни добра,
Есть страданья и боль.
Донеси до утра
Своей страсти огонь.

Но не трать понапрасну
Сил на гнев и любовь.
Все должно быть прекрасно:
Твой клинок, твоя кровь.

* * *

Один из грустных, скучных вечеров.
И хочется любви, тепла и ласки.
Ты загляни ко мне на огонек,
Раскрась мой мир цветною краской.

* * *

До рассвета осталось не много минут,
Скоро солнце согреет наш скромный приют.
Скоро жизнь, скоро свет, скоро множество дел,
Скоро время разрушит гармонию тел…

* * *

Ни слов, ни дел,
Ни музыки, ни снов.
Суров удел
Печальных вечеров.

Ни нот, ни рифм —
Опасная стезя.
Сжимает гриф
Бессильная рука.

Твоя струна —
Мой смертный приговор.
Твои глаза
Хранят немой укор…

* * *

Зима уже не за горами.
Хотя еще не выпал снег,
Я в одеяле укрываюсь
От холода грядущих бед.

Укрыться б вместе с головою,
И, в ватном рае теплоты,
Мечтать о вечерах с тобою,
Где только я и только ты.

* * *

Печаль забот вам хмурит лоб,
Улыбка спряталась за тучи.
Но год пройдет, и век пройдет,
И с новым днем вам станет лучше.

Покинет тяжесть прошлых лет,
Ночей бессонных вереница,
И не уверенность в себе —
Исчезнут с первую зарницей.

* * *

Весенний день, и солнце ярко светит.
Приятна, дней идущих, череда.
И в пожеланиях одно осталось место:
Пусть так же будет и всегда.

Я знаю, мир не совершенен.
Хлопот достанет нам с полна.
Но в этом высшее везенье
Счастливым быть везде, всегда.

И вопреки, и не смотря
На все преграды и препоны
Быть надо радостным всегда,
Презрев не верные законы.

Пусть эти скромные цветы
Вам память освежат не много.
Напомнят радости весны,
И то что дней хороших много.

Гораздо больше чем плохих,
Таких безрадостных и хмурых.
Так позабудем же о них,
И только счастливы мы будем.

* * *

От света к тени
За Солнцем следом
Идут не смело
Мечты и дело

Не торопливо
И осторожно
Идут чуть слышно
Дыша тревожно

Слепой художник
Рисуя небо
Поет им песни
О том где не был

Лишь только ветер
Колышет листья
Не видно красок
Не слышно кисти

Но холст испачкан
В глазури неба
А нам с тобою
Какое дело?

Слова Морфея
Зовут нас в царство
Где нету боли
Где все прекрасно