Все началось много лет назад. Сергей Брин и Аркадий Волож встречались с одной и той же девушкой. Потом их пути разошлись. Брин создал Гугл, Волож — Яндекс, а девушка родила Игоря Ашманова.

Но в младенчестве Игоря украли цыгане и какое-то время воспитывали. Кочевая жизнь плохо сказалась на здоровье и мальчик заболел. Он потерял память и цыгане его бросили умирать на дороге. На счастье Игоря подобрал ректор МГУ, выходил и устроил на мехмат.

Игорь вырос, закончил МГУ, занялся бизнесом. Но тайна происхождения не давала ему покоя. Он ищет и находит мать. Та рассказывает ему все, но так и не признается кто его отец. И тогда Ашманов решает отомстить обоим. Он покупает Яндекс и начинает саботировать его работу.

8000 юнитов выходят из строя в один день, при этом 6585 не подлежат восстановлению. 65 лучших программистов Яндекса на грани увольнения и нервного срыва. Пользователи спешно перенастраивают свои закладки с Яндекса на Гугл. Они еще не знают что Гугл следующая цель коварного мстителя…

Но судьба распорядилась иначе. Среди сотрудников Яндекса Игорь встречает девушку и влюбляется. Месть отложена на время свадьбы. Однако во время венчания в церковь врывается мать и сообщает что невеста, на самом деле, сестра Игоря. От переживаний Ашманов впадает в кому.

Яндекс разрушен, Ашманов в коме и уже ничто не может помешать планам мирового господства Сергея Брина.

Его звали Художник. Он не был талантливым рисовальщиком, просто его так назвали. Как называют Паш, Дим и Сереж.

Он жил в старенькой пятиэтажке с видом на детский сад и большой кирпичный дом. Маленький кусочек неба, доставшийся его взору, был часто затянут облаками и тучами. Лишь изредка проглядывало Солнце, и, тогда, приходилось занавешивать окно. При этом комната погружалась в желтых полумрак, но зато Солнце не слепило глаза.

У Художника был стол, обращенный к окну (и именно по этому вынуждающий  прятаться от Солнца), скрипучий стул и диван. Больше мебели в доме не было. Не было даже стола на кухне и вешалки в коридоре. В квартире Художника царило запустение, так же как и в его жизни.

Редкие дамы, встречавшиеся на его пути, очарованные умом и манерами, не задерживались на долго. Проведя ночь на его диване, вдохновив на пару четверостиший, они исчезали, что бы помнить и любить Художника издалека.

Художник был не против. Он любил дам, но одиночество было ему привычно и приятно.

Вот и сейчас, лежа на диване он строчил четверостишие по следам ушедшей дамы. Не ровный, не много детский почерк, покрывал тетрадный лист витиеватыми словами.

Рифмуя «любовь», «морковь» и «помидоры» он иногда умудрялся написать не плохие стихи. И тогда дамы возвращались послушать их и остаться еще на одну ночь.

Вот и эта дама была здесь не в первый раз. Минутой раньше, сбросив одеяло, она проследовала в душ и, на данный момент, нежилась под струями воды.

— Я останусь у тебя на пару дней? — то ли спросила, то ли предупредила она выходя из ванны.

Вопрос был настолько неожиданным, что Художник сломал карандаш, ставя запятую после слова «ушла». До селе, жить в пустой квартире соглашались только тараканы и муравьи, хотя их никто не приглашал и с ними упорно боролись.

— Без проблем, — пробормотал Художник, дописывая стихотворение и пытаясь понять что же произошло. — только у меня нечего есть.

Надо сказать что еще одним предметом, отсутствующим в квартире, был холодильник. В связи с чем еда покупалась на один вечер, а завтраки и обеды игнорировались.

— Ничего, я схожу куплю.

И в правду, одевшись Дама (теперь, пожалуй, придется величать ее так, что бы отличить от других дам) сходила в магазин. Впервые в этом доме состоялся завтрак.

За завтраком последовал обед, за обедом — ужин… Спать ложились в приподнятом настроение. Художник, польщенный вниманием Дамы, был как никогда весел и остроумен. Дама, тронутая вниманием Художника, была особенно мила и нежна. Ночь промелькнула не заметно, даже при том что свет погас только в пол третьего.

Утром, Дама приготовила жареный хлеб с сыром и налила молоко. Правда за ночь молоко прокисло, но это не играло большой роли. разве что Художник пообещал купить холодильник.

К вечеру холодильник был куплен и заполнен продуктами.

Жизнь шла своим чередом. Дама осталась еще на два дня. Потом на неделю, потом … Потом уже просто не возникало вопросов об отъезде.

Квартира приобретала обжитой вид. Появилась мебель: кухонный стол, стулья, шкаф. Даже вешалка в прихожей.

Диван был выброшен на помойку и его место заняла кровать. Занавески сорваны безжалостной рукой и заменены тюлем (правда из-за «безжалостной руки» пришлось перевешивать карниз на котором держались шторы).

Преобразования коснулись и других сторон жизни Художника. Дамы уже не приходили к нему, а он не писал им стихов. Жизнь наполнилась приятными заботами и хлопотами. Он уже начал подумывать предложить Даме стать его женой. Однако не судьба.

С чего началась размолвка никто не запомнил. В памяти остался разбитый сервиз, купленный днем раньше, вино, пролитое на платье, и разорванный в клочья листок.

С тех пор кинолента жизни закрутилась в обратную сторону. Дама ушла, став просто дамой. Художник привел другую, но не выдержал и выгнал ее через день. Мебель стала исчезать из квартиры, шторы, вновь, заняли место тюля…

От прежней жизни осталась только кровать и холодильник. Вернулось привычное запустение.

Как жила Дама, мы не знаем.

Однажды они встретились. Встав друг на против друга помолчали. Он робко взял ее за руку, она не сопротивлялась. Они пошли домой к Художнику. Молча поднялись на пятый этаж, молча пили чай на полу (кухонного стола снова не было), молча занимались любовью и так же молча разошлись по утру.

Через день все повторилось. Молча, боясь спугнуть друг друга не осторожными словами, они встречались каждый день и каждую ночь.
Расставались по утрам без надежды встретиться вечером. Но приходил вечер и они вновь были вместе.

Через пол года Художник произнес первую, после их ссоры, фразу:

— Выходи за меня замуж.

Как вы думаете, что ответила она?

Картина первая

Чашка падает на стол, грозя задеть блюдце. Чайная ложечка, упавшая чуть раньше, успела подпрыгнула и зависла над столом. Стул, балансирующий на двух ножках, застыл в падении. Вместе с ним застыл и я.

Все замерло и, с нетерпением, ожидает разрешения снова кинуться в
пучину суеты.

Здесь остановилось само время. Маятник напольных часов отклонился
от состояния равновесия и замер…

Не верьте что Смерть страшна и уродлива, она прекрасна. Она
не ходит в черном балахоне, хотя ее одежды и черны. Она не носит с
собой косы, хотя иногда заплетает волосы в косы. Она не отбирает у
людей жизнь, она только облегчает боль…

Маятник качнулся. Стул завершил свое падение. Чашка разбила блюдце
и раскололась сама. Осколок задел мое лицо, но я не
почувствовал…

Я смотрел на все это со стороны. Не объяснимая печаль наполнила
мое сердце.

— Нет. Уже нет сердца. Нет печали. Это лишь воспоминания о них.

Она обняла меня за плечи. И повела прочь. Прочь от жизни, от моего
прошлого и будущего. Прочь от Света и Тьмы…

На секунду я увидел Солнце, и оно тут же взорвалось сотней радуг.
Они переплетались, разлетались на части, складывались узорами
калейдоскопа, снова расплетались.

Она протянула руку, поймала осколок радуги и протянула мне. На
моей ладони оказались мелки. Она усмехнулась :

— Пусть будут мелки.

Краски калейдоскопа перемешались в последний раз и дали белый
цвет.

— Рисуй.

— Рисовать? Но я не умею!

— Это не важно. Рисунок это лишь образ. Чистый лист, пустой сосуд, комок глины… Это лишь образы. Перед тобой мир. И твоя задача наполнить его содержанием.

Мир… Восторг, радость, робость и страх овладели мной
мгновенно. Мои мысли зажили своей жизнью, ринулись галопом, мешая
друг другу и путая меня. С трудом успокоившись я повернулся к Ней.

— Не уходи, постой, — сказал я увидев что Она удаляется. —
у меня столько вопросов.

— Я отвечу только на один.

— Но почему я?

Разочаровано улыбнувшись:

— Этот шанс дается всем.

Она обернулась черной точкой в дали и исчезла. А я лишь крепче сжал подаренные мелки.

Картина вторая

Белый лист.

Эйфория быстро прошла. Волнение улеглось. Я стою перед белым листом, с пригоршней мелков, и не знаю что делать.

Я помню все что хотел создать при жизни, но все это кажется мелким и не нужным теперь. Что в моей жизни достойно послесмертия? Первый вздох, первая любовь? Или последняя любовь, последний вздох? События проносятся перед внутренним взором поражая своей незначительностью.

Вот бы взять и переписать все заново, с чистого листа! Черт, у меня же есть чистый лист и возможность все «переписать».

Решусь ли я? Нет, не думаю. Уже и прошлая жизнь кажется не такой бездарной. Снова приобретает значение и смыл. Не такой глобальный как хотелось, но все таки…

Я дорожу своими воспоминаниями.

Не легко нанести первый штрих. А вдруг он окажется не удачным? Вся картина насмарку. Но начинать надо. Выбираю мелок, провожу черту и… даже не знаю пишу или рисую.

Ни старую даму с косою,
Ни черепа страшный оскал,
А девушку, в платье, босую,
По имени «Смерть» повстречал.

Прекрасные черные брови,
И кожа нежнее чем шелк.
Сказала «Пойду я с тобою
Куда бы нас путь ни завел.»

Так нежно губами коснулась
Истерзанной, голой души,
Что все в один миг развернулось
И розами стали шипы.

— Когда не знаешь с чего начать, начни с конца.

Я смотрю на свой рисунок. Легкое дрожание ресниц говорить что он
ожил. Точнее Она.

— Почему ты решил начать с меня? Смертью обычно все заканчивается.

— Есть две темы достойные упоминания: Любовь и Смерть. Ты сейчас реальней для меня.

— Прекрасно. Но я не менее иллюзорна чем Любовь. И как она не могу существовать сама по себе. Я проявляюсь в людях, предметах,
растениях…

— Тем не менее для меня ты реальна.

— Что есть реальность? Все что мы видим, чувствуем, слышим субъективно. Иллюзия как и все остальное.

— Но другого у нас нет.

Мы молчали. Темный силуэт стал терять четкость, реальность отдавала свои права.

— Ты сейчас уйдешь?

— Да. Но не расстраивайся, ты еще будешь прогонять меня когда я приду.

— Мне так многое надо понять. О Жизни, о Смерти. Я прожил долгую и не совсем бесполезную жизнь. Но так и не знаю ради чего стоит жить и за что умирать.

— Какой ты глупый. Каждый решает сам. Таков дар Создателя.

— Дар или проклятье?

— Когда-нибудь ты поймешь что одно неотделимо от другого. А пока прощай!

Она нежно коснулась моих губ и растаяла.

Картина третья

Рисую лица. Знакомые и не очень. Рисую и, не дорисовав, стираю. Хотя одно лицо я не решаюсь не стереть, не дорисовать. Почему?

Однажды я нарисовал книгу которую не успел прочитать при
жизни. Красочная обложка, аннотация, первые пятнадцать
страниц… Остального не было. Страницы пусты. Было только то
что я видел и помнил.

А человек не книга. Его нельзя прочитать от корки до корки. А каким он будет с белыми пятнами пустоты?

— Природа не терпит пустоты.

Я с испугом оглянулся на набросок, но он по прежнему был безжизненным. Зато рядом стоял старик. Хотя, из-за бороды, о его возрасте можно было только догадываться, но его осанка, манеры, голос и многое другое говорило о его возрасте.

Следующей была мысль о нелепости возраста в этом месте.

— Ты кто? — он казался мне смутно знакомым, я никогда его и не видел.

— Мне сказали что у тебя вопросы. Я готов попытаться ответить.

— Я ведь не рисовал тебя?

— Определенно нет. — эта мысль вызвала гостя приступ веселья.

— Красивое лицо. Только не хватает нескольких штрихов.

Он принялся дорисовывать мой набросок, а я стоял в оцепенение.

— Природа не терпит пустоты. Если б ты не держался так сильно за внешнюю атрибутику получил бы нормальную книгу. Возможно, даже наверняка, ее содержание отличалось бы от той что ты начал читать, но тебе ведь интересна история, а не достоверность изложения?

— Но я хотел именно ту самую книгу. Ту самую историю, того самого автора.

— Их нет. Они остались позади. Ты не можешь принести с собой ничего. Все осталось за гранью смерти. Ты можешь воссоздать многое, но это будет лишь твое воспоминание об этом.

— А она? Та, чей рисунок ты сейчас дописываешь?

— О, эта девушка будет умна и красива, но определенно не та которую ты ждал. — с этими словами он подал руку, и дама сошла с картины.

— Мила, умна и красива. Как я и обещал.

Когда оцепенение с меня спало, рядом с незнакомцем и девушкой уже стоял накрытый на двоих стол и стулья.

— Прошу к столу. — старик усмехнулся. — Я буду вам прислуживать за ужином.

Вокруг потемнело, на столе зажглись свечи, а незнакомец, к костюме официанта, уже разливал вино.

…

— Проклятье. Что с ней? — девушка обмякла на стуле и не отвечала.

— Я подсыпал ей снотворного.

Стол, свечи, все исчезло. Я был снова около чистого листа со стариком.

— Спасибо. Разговор у нас все равно не клеился.

— Конечно. Ты задавал вопросы совсем другой женщине.

— Да, но…

— Тебя сбил внешний вид. Понимаю, но я же предупредил что это не она. Тебе придется свыкнуться с этим. У каждого теперь свой мир.

— И мне их ни как не встретить?

— Ну почему? Просто для этого они тоже должны искать этой встречи.

— Значит встречи со мной никто не жаждет.

— Ты не знаешь этого. Ты прячешься вне пространства, вне времени. Здесь тебя не возможно найти, даже если искать.

— Но ты же нашел?

— Да, но я особый. Я помогаю таким как ты.

— Кто ты?

Старик усмехнулся и начал таять. Но с той стороны радуги я все же расслышал:

— Зови меня Баримам…

Картина четвертая

Белый лист. Опять белый лист. Но теперь я знаю чего хочу.

Несколько зеленый штрихов, — это трава. Синих — небо. Белых — облака. Темно-зеленые штрихи — лес. Коричневые — дорога.

Чего то не хватает… Ах, да. Солнца! Желтый круг и все, готово. Абстракция. Можно было прорисовать мельчайшие детали, но зачем? Пусть этот мир будет загадкой.

Пейзаж. Легкое дуновение и он оживает.

Ветер. Шелест листвы. Крики птиц. Птицы? Я их не рисовал. Тем лучше, мой набросок уже живет своей жизнью.

Вступаю на тропу, ощущая песок голой подошвой. Вдыхаю воздух полной грудью. Кладу руку на сердце. Бьется!

Я иду. Что там вдалеке? Мне кажется или кто то ждет меня?